Шоу «Чу…» в Доме музыки собрало восьмикратный аншлаг
Вячеслав Полунин привез в Москву новый спектакль: по содержанию — продолжение легендарных «Чурдаков», по названию — их же усохшее начало. Две буквы и три точки, а на сцене — пятеро вышедших из употребления клоунов, которые живут на дырявом парижском чердаке. Но поскольку у этой профессии пенсионного возраста быть не может, каждый вечер ровно в семь старики, кряхтя, дают спектакль для самих себя и чердачных крыс.
Немудрено, что «Чу…» получился слегка склеротическим: мимы готовят себе поздний завтрак, играют миниатюры, умирают и попадают в рай как-то подряд, не чувствуя особой разницы между всеми этими действиями.
Если же мнимым склерозом не оправдываться, надо признать, что сверхзадачи Полунин здесь перед собой не ставил, соткать из миниатюр большой ковер не пытался. Зрительская любовь заранее всё прощала: Вячеславу Ивановичу с коллегами достаточно просто получать удовольствие, чтобы градус аплодисментов не снижался до конца шоу.
Миниатюры были разные: про войну и про козявок. Была изумительная мелкая пластика Асисяя и статичные, затянутые сцены. Изысканная игра с языками (английским, немецким, французским, русским, условным китайским) и низкожанровые гэги вроде руки, высовывающейся из паха, над которыми смеялись в основном дошкольники.
Но именно в этом духе дошкольной беззаботности и заключается вечная ценность полунинского мира. Точно как дети, его артисты словно не думают ни об эстетике, ни об этике. Они просто затевают игры — иногда зажигательные, а иногда интересные только им самим. Носятся без головы, погружаются с головой.
Как истинные дошкольники, они безжалостны к публике. Клоуны забирают у женщин дорогие сумки и отдают их мужчинам. Работники сцены пугают народ пиротехникой. А в сцене грозы крыша чердака обильно протекает прямо над зрительным залом.
— Я вся мокрая. Зачем я наводила весь этот марафет? — спросила себя крошечная девочка на соседнем кресле.
К финалу представления возраст старого дошкольника взял свое: Полунин умер. У ворот рая ему поставили штамп в паспорт. Пройдя внутрь, он увидел троих давних друзей, устроившихся на большом желтом месяце. Обрадовался, поздоровался. Но на лунные качели Славу Полунина так и не пустили. «Места не хватило», виновато улыбаясь, сказал он после спектакля.
Смех и слезы — перемешанные, чередующиеся, сливающиеся — фирменный знак театра Полунина. В «Чу…», под воздействием старческой тематики, пропорция сместилась в сторону черноты. Больше стало ностальгии, больше одышки (не настоящей, виртуозно сыгранной, разумеется), больше прощальных красок. Но грусть у Полунина особая, и это тоже фирменный знак. Секрет в том, что часть зала хохочет всегда, что бы ни происходило на сцене. А ваша личная грусть, наслаиваясь на неизбежный смеховой фон, становится уютнее, тоньше и острее.
«Я давно перестал читать газеты и выбросил телевизор»
О том, почему старение приближает клоуна к совершенству, Слава Полунин рассказал корреспонденту «Известий».
— Что скрывается за многоточием в названии «Чу…»?
— За многоточием скрывается многоточие — то есть жизнь в своем многообразии, радостная и грустная одновременно.
— Вы как-то сказали, что ваша задача — смешить людей и заставлять их плакать. Почему две эти противоположности у вас всегда рядом? Могут ли они существовать в искусстве клоуна по отдельности?
— Жизнь наша в любом своем моменте содержит и радость, и печаль. То, что для одного человека является огромным счастьем, для другого может обернуться трагедией. Более того: одно и то же явление в одной стране вызывает гомерический смех, а в другой провоцирует слезы. Я не выстраиваю спектакль так: тут пусть поплачут, а тут посмеются. Каждый момент спектакля, как и каждый момент жизни способен вызвать и ту и другую реакцию.
— Герои спектакля — состарившиеся клоуны. Как вы считаете, опасно ли клоунам старение? Есть ли у представителей этой профессии «возраст расцвета», и чем отличается старый клоун от молодого?
— По этому поводу есть много суждений. Одно из них гласит, что клоуном по-настоящему становишься годам к 60, потому что дело это требует мудрости и опыта. Как, наверное, и любое другое. Так что старение для клоуна — это возможность добраться до истинного понимания профессии и жизни.
— Вам удалось сделать свои проекты интернациональными и покорить публику разных языков и культур. Неужели клоун совсем не нуждается в словах? Понимают ли иностранные зрители, что такое «зя», вылетающее из уст Асисяя?
— Я говорю со зрителем только о самом важном, о том, что составляет суть жизни человека в любой стране и в любом обществе. Здесь всё понятно и без слов.
— Должен и может ли клоун реагировать на политику, на проблемы сегодняшнего дня?
— Клоуны бывают разные. Некоторых это интересует. Меня — нет. Я давно перестал читать газеты и выбросил телевизор. В свое жизненное пространство я политику не впускаю.
— А интернетом пользуетесь?
— Конечно.
— Вы были в Москве в День города. Вам по вкусу празднества, которые сейчас устраивает мэрия?
— Я не просто был в Москве в день города. Мы делали проект в саду имени Баумана, назывался он «Цветной карнавал». Это был замечательный праздник и для десятка тысяч зрителей, и для нас самих. Вся публика была одета в карнавальные костюмы, сотни артистов выступали перед ними, но главное — сами зрители становились участниками и персонажами этого праздника.
Источники:
http://izvestia.ru/news/576831#ixzz3En8ZzFFX
http://tvkultura.ru/article/show/article_id/117782